Произошло крупное кораблекрушение Сотни пассажиров барахтаются в воде, видны одни головы Неунывающие...

Едем с девушкой в троллейцбусе 7-го марта с утра. Сидим на крайнемсидении что у дверей на задней площадке, троллейбус останавливается наостановке, двери открываются, в заднюю дверь заходит мужик бомжеватоговида. Около дверей (снаружи) встает еще один такой же (наверное егокореш), он стоит и смотрит внутрь троллейбуса, задумчиво так (оба этикренделя пьяные в хлам). Двери троллейбуса начинают закрываться, тутодин мужик (тот что зашел) кричит:— Заходи, что встал!Второй ломится внутрь, ему прижимает руки, двери открываются, этоткрендель заходит внутрь. Кондуктор ему орет:— Хера ты там встал, либо заходи либо стой на улице!!!: (На это пьяный крендель говорит:— Не ори! НУ ЗАБЫЛ Я ЗАЙТИ!!!Мы плакали со смеху, весь салон в истерике!: )))))))))))))

В поезда дальнего следования Сашка трезвым не садился. Бзик такой, илисчитайте как хотите, а он один раз крепко поддатым на поезд из-за этогонемного опоздал в Каменске. Это ему жизнь и спасло. Может и не это, апросто повезло, но в голове засело крепко. С той поры, ни в поезд, ни всамолет трезвым ни-ни, не садился.Сашка человек добродушный и воспитанный, в транспорте ведет себяприлично, к людям не пристает, так — с проводницей если познакомится ичаю у нее попросит. И все. Поговорить "за жизнь" с той же проводницей,или с попутчиками он может, конечно, но сам не навязывается и слушает восновном.Вот, в соответствии с этой традицией, Сашка в поезд и садился. Раннимвечером и сильно выпивши. Но это не беда: его до поезда из гостиницыдвое трезвых друзей провожали. Серега с Гошкой. Они и вещи тащили. Хотячего там тех вещей — спортивная сумка и пакет с едой и бутылкой навсякий случай, если захочется. Нормально все. Проводница было уперлась.Не пущу в вагон пьяного, откуда я знаю, может он блевать и буянитьбудет, ссаживай его потом и в милицию сдавай, зачем мне такая морока, яспать хочу. Но Серега уговорил. Детьми, говорит, Клава, клянусь, что онсмирный, спать не меньше тебя хочет и до самой Москвы не проснется.Детей, правда, у Сереги не было, но Клаве-то откуда знать? Тем более,что Серега не спрашивал, как ее зовут. Завели Сашку в пустое купе, сумкупод полку пристроили, а пакет Серега на столик поставил. Он его Сашкебольше всего не доверял, водка же там — беречь надо. Жарко только. Нохорошо, что нет никого. Сашка разделся до плавок, завернулся в простынюи уснул на своей нижней еще поезд не отправился.Проснулся он часа через четыре. Оглядевшись и прислушавшись, Сашказаметил, что он в купе не один: с одной верхней полки на него смотрелидве шкодливых рожицы пацанов лет десяти, а на другой полке кто-товорочался и по-женски сопел. Сашке захотелось чаю. Одеваться принезнакомых людях он счел неудобным, встал, нащупав ногами ботинки,поправил на себе простыню и весь в белом, как древний римлянин отправилсяв купе проводников. Подойдя к купе Сашка снова поправил простыню,постучался и распахнул дверь.— Здравствуйте, — сказал он, вагон мотнуло, Сашка отпрянул от двери,прислонившись задницей к титану и зацепившись за него простыней, вагонмотнуло обратно, Сашка влетел в купе, бухнувшись на колени перед сидящейза столиком проводницей. Как есть в плавках — простыня осталась висеть вкоридоре.— Нельзя ли мне два чая, голубушка, — продолжил Сашка начатую фразу, неподнимаясь с колен.Голубушка, оценив обстановку, понимая, что голые мужики, отбросивпростыню и встав на колени, чаем не ограничиваются, затрубила как дикаямамонтиха, убегающая от дикого мамонта и треснула Сашку по головекожаной папкой с разложенными по кармашкам билетами.— Извините, видимо я не вовремя, — произнес немного огорошенный Сашка ибыстро ретировался, подобрав по дороге простыню. Его никто непреследовал.Убедившись, что в его купе все спят, Сашка оделся, приведя себя вподобающий вид, и прилег, рассчитывая выждать полчасика и повторитьпопытку получения чая, когда проводница немного успокоится. Иестественно заснул. Через пару часов он открыл глаза. Было все ещетемно, за окном мелькали редкие фонари, а на полке где он раньше виделдве детские рожице кто-то напряженно сопел под одеялом. Чаю хотелось ещесильней. Но было боязно идти к проводнице с пустыми руками. И тут Сашкавспомнил про водку.— Подарю, — подумал он, сунул руку в пакет и чуть не заорал на весьвагон: рука наткнулась на что-то ужасно колючее. Осмотрев уколотую рукуи, нифига не заметив сквозных ран, Сашка аккуратно отвернул края пакетаи увидел кактус. Большой колючий кактус, чуть раньше украшавший собойгостиничный номер. Кактус был в горшке и, как ни в чем ни бывало, цвел.— Суки, — процедил Сашка сквозь зубы, понимая теперь, почему Серега всюдорогу от гостиницы до вокзала тащил пакет сам, не давая ему в руки, -жулики гостиничные, а не друзья.Но вытащив из пакета горшок с цветущим кактусом и бутылку Сашкаприободрился: теперь к проводнице можно было идти не только с водкой, нои как положено — с цветами. Утешив себя этой мыслью, Сашка встал,одернув пиджак и поправив воротник рубашки, он взял кактус «на отлет» влевую руку, как джентльмены носят цилиндры, подхватил пузырь правой иотправился знакомой дорогой за чаем. Подойдя к купе он выдохнул, понюхалсобственный «выдох» не предмет перегара, подивился легкому мятномузапаху, постучался и распахнул дверь.— Здравствуйте, — сказал он, вагон мотнуло, Сашка отпрянул от двери,вагон мотнуло обратно, Сашка пулей влетел в купе и опять бухнулся наколени.— Может все-таки чайку? — договорил он с пола, протягивая проводницецветок и прижав к сердцу руку с бутылкой.— Простите, пожалуйста, — продолжил он, вновь схлопотав по голове папкойс билетами, — что ж вы деретесь-то все время, я совсем не такойстрашный. Мне просто очень чаю хочется.Сашка закончил монолог и пристально взглянул на забившуюся в уголпроводницу. Из угла на Сашку смотрели расширенные ужасом два огромныхдевичьих глаза. Рот был открыт в беззвучном крике.— Да не страшный я, — повторил Сашка, повернулся к зеркалу и опешил: иззеркала на него смотрело что-то средннее между очковой коброй, собакойБаскервилей и индейцем Сиу в боевой раскраске. В зеркале отражалосьнечто в Сашкином пиджаке с цветущим кактусом в одной руке и бутылкой вдругой. В зыбком вагонном свете, вокруг глаз этого нечно бликовали ислегка фосфоресцировали широкие белые полосы, обрамляющие провалившиесячерные глазницы. Такие же полосы шли от ушей к подбородку, заменяябакенбарды и бороду. На лбу было большое белое пятно. Сашка машинальнодотронулся до пятна и понюхал палец — пахло зубной пастой. Сашкапопробовал белое вещество на вкус. Точно паста. Сашка выглянул из купе изаметил две высунутые в коридор детские головенки.— Раскрасили, черти, — громко сказал Сашка, — вот я вас!«Черти» тут же хихикнули и скрылись в двери его купе, а Сашка пошелумываться.Любой другой на Сашкином месте пошел бы разбираться с извазюкавшими егопацанами. Но Сашке очень хотелось чая. Смыв с себя зубную пасту онпричесался и опять отправился в купе проводников мириться с проводницей.Подойдя к купе он постучался и распахнул дверь. Вагон мотнуло.Кстати, Сашка потом говорил, что проводницу вовсе и не Клавой звали.Зиночкой оказалась. Студенка на практике.

Автобус битком набит пассажирами. Один мужчина стоит на подножке и говорит:— Товарищи, потеснитесь. Иначе по головам пойду!Лысый мужик отвечает ему, поглаживая лысину мокрой ладошкой:— Да чтоб ты поскользнулся!

На днях утром еду в автобусе. Народу мало. Сидят две дамы, а рядом стоятдва молодых человека, один из которых что-то громко, увлеченно и оченьэмоционально рассказывает. Настолько эмоционально, что печатных словраза в два меньше, чем не печатных.Через некоторое время одна из сидящих дам делает рассказчику замечание:"Молодой человек, перестаньте выражаться в общественном месте." Тотмоментально извиняется и повернувшись к своему приятелю собираетсяпродолжить рассказ:"Ну, мы это... Как его... Ну, в общем... Да ну вп..ду, я тебе потом дорасскажу."Улыбнуло.

Лифты у нас в доме меняют. Новые, хотя и очень крутые — пищат приприземлении, кнопки с подсветкой, больше трех в грузовом не собирают, -все равно ходят еле-еле, часто чего-то ждут, особенно, если один человексел, а уж тарахтят страшно. И в чем дело, непонятно, вроде должны бытькак в гостинице приличной. И неважно, что армяне делали, которыепо-русски читать и писать только с помощью шестилетнего мальчикаобучились — ну пока лифты собирали и разбирали, уж три месяца как. И несуть, что отечественной сборки и просроченные, все равно вид у них вродекак приятный. Должна быть другая причина, более глобальная ивсеобъемлющая и все объясняющая, кстати, тоже.Вчера возвращался вечером с работы. Мальчонка, тот, что армян русскомуучил, с ними возился, ну он вообще пацан без комплексов, лифты сразуосвоил, пока родители на работе, а посторожить его некому, с консьержемподружился, армян обучал, словом, проводил дни как белка в колесе,успевал просто за всем и всюду. И всегда приветливый такой, со всемиперезнакомился, каждого жильца по имени привечает. Так и сегодня.Со мной поздоровался и снова к своим дружкам великовозрастным играться.Те как раз собирали мотор новому лифту. И тут нахаленок высказался так,что у меня прямо глаза открылись.— Левон, — говорит он своему приятелю, ковыряющему мотор отверткой,пассатижами и молотком попеременно. — Ты погоди, ты все винтики незакручивай, мне оставь, а то мне потом играть не во что будет.И Левон щедро отсыпал, не заставил ждать друга.