Маленький Вовочка играл в своей комнате, когда вдруг услышал непонятные звуки из спальни родителей Через...

Училка на уроке детям говорит:— Дети, кто знает женское имя с тремя буквами "В"?Вовочка:— Большая ж@па!Училка:— Вовочка, как не стыдно?! Ктому же здесь нет ни одной буквы "В"!Вовочка:— Как нет? Мой отец, как увидел бабу с большой задницей, так сразу сказал "Вай-вай-вай!"

Вовочка спрашивает у отца:— Папа, а откуда берутся бегемоты?— Ну-у-у...— Только не говори, что их аист приносит — он их не поднимет!

В школе. Учительница:— Дети, я хочу чтобы вы дома нашли какой рост у пигмеев Новой зиландии.На следующий день Вовочка заявляет:— Рост у пигмеев 93 сантиметра. Я сам измерял!— Но как ты мог? Разве у тебя дома живёт пигмей?— Нет. Но я спрашивал папу и он сказал что они ему по Х@ю...

Мама спрашивает у сына-Вовочка а кто съел все конфетысын-домовойголос из-за печки— не пи@ди

В том холодном декабре далекого 1987 года, в затерянном в сибирскойглуши гарнизоне молодой солдат Мишка С., он же автор сего опуса,отчаяно затосковал. Мне надоело. Надоело получать по наглой еврейскойморде от ротных дедов, получать жестко и систематично. Все это былосовсем и не из-за той самой морды, и даже не совсем из-за того, что быля воином молодым, месяц назад прибывшем из уютной учебки, где гонялимало, кормили как на убой, а в казармах были паркетные полы ираскаленные батареи. Проблема была в том, что прибыл я в часть спринципами и иллюзиями. Принцип был прост, как солдатский сапог — я былготов выполнять любую работу, включая мытье полов, но не прислуживатьсильным мира сего, то есть — не стирать чужое ХБ и ПШ, не подшиватьчужие подворотнички, не заправлять чужие постели и прочая и прочая...Много обязанностей у молодого солдата, долог его рабочий день и рабочаяночь не коротка. И вот от всего этого решил я отказаться в первый жедень. Тем более, что и иллюзии мои подталкивали меня на тот же скользкийпуть. Во-первых, я был уверен, что мой опыт уличных драк, несколько летзанятий тривиальным боксом и солидная масса (жир и мышцы в соотношенииодин к одному), помогут мне разъяснить свои принципы борцам за дедовскиеидеалы. А, во-вторых, не сомневался я, что найдутся в части земляки,земы, земели, которые впишутся за меня, замечательного, в труднуюминуту. И собирался я, как говорят у нас в Израиле, сплясать на двухсвадьбах. То есть в земляки я записал, разумеется, всех хохлов — а какже, один язык, одни песни. Отец мой обожал украинский фольклор, напевалв машине под нос "Горiла сосна й палала", а не ожидаемую "Хаву Нагилу"или хотя бы Розенбаума.Ну и, разумеется, ожидал я поддержки от своих, родных, маланцев носатых.Облом меня ждал по всем пунктам. Габариты мои никого не впечатлили,первый дед, посаженный мною на жопу, привел еще пяток плотных ребят,которые отбуцали меня — мама не горюй. Я отбивался, но толку было мало,совсем мало. Так они и подходили ко мне, раз в три-четыре дня, вежливоспрашивали, не желает ли многоуважаемый гусь подшить усталому дедушкеподворотничок — и, получив отрицательный ответ, принимались за своенелегкое дело.На Украинском фронте все выяснилось в первый же день — деды изИвано-Франковска гнобили духов из того же города особо изощренно, неопускаясь до бесед на рiднiй мовi. Мда, было о чем задуматься.Евреев же в роте было двое. Один — зачмореный дедушка, который вместе смолодыми драил полы в казарме, и на мое появление в роте никак несреагировал, не до меня ему было. А вот второй... С этого места,пожалуйста, поподробнее. Находился он в командировке, вернуться долженбыл в марте — но легенды о нем ходили по роте, от его имени содрогалисьстены. По описанию, был это былинный молодец, Илья Муромец, Калев и ТильУленшпигель в одном лице. Фамилия его была Шерман, а кликуха,произносимая шепотом, — Шерхан. Его приезда я ждал, как еврей ждетприхода Мессии — хотя жизнь моя в роте потихоньку стала налаживаться.Меня приняли as is, то есть — с моими принципами. Тем более, что службуя понимал, выше головы прыгнуть не пытался, да и надоели дедам эти бои -каждый раз кто-нибудь из них получал если не по печени, то по почкам.Ротный стал на них как-то нехорошо поглядывать. И, вообще, молодых вроте хватало — так что меня просто оставили в покое.И вот в один прекрасный день... О том, что Шерхан возвращается, узнали вроте за два дня. Водку купили и спрятали в мастерских. Не хватало цветови духового оркестра. В роту он пошел не прямиком, а через кочегарку, гдевымылся под душем, побрызгался приличным одеколоном, переоделся во всеновое-нулевое и появился в роте расчетливо во время вечерней поверки,как принц перед своими поддаными. Старшина торопливо дочитал поверку,вольно, разойдись, и деды бросились к Шерхану, суетливо протягивали рукидля рукопожатия, а он стоял, величавый, как памятник Ильичу вКацапетовке. Такого еврея я не видел никогда до, и совсем немного разпосле — а уж в Израиле евреев хватает, поверьте мне. Ростом он был поддва метра, стройный, поджарый с холодным презрительным взглядом-скореепохож на грузинского князя, чем на барнаульского маланца. Деды уволоклиего в проход, где немедленно появилась жареная картошечка, две мисочкибациллы(ну-ка, молодые, угадайте, что это), та самая водовка, соленыеогурцы — и начался пир горой. А я лежал на своем втором ярусе и мечтал,гусь лапчатый, как круто изменится моя жизнь. Говорил Шерхан мало, словавзвешивал, бросал их в толпу в нужное время и в нужной интонации,вызывая у слушателей именно те эмоции, которые и ожидал. Царь, калиф,падишах.Утром он подошел ко мне. Рота ушла на хоз. работы, а мы остались врасположении — и это было естественно, ни старшина, ни ротный ни словомне заикнулись, что не плохо бы на мороз, братцы-маланцы. Мы присели натабуретки в Ленинской комнате, и Шерхан заговорил абсолютно почеловечески, это был обычный еврейский мальчик, только большой. Зовутего Вовой. Его тоже забрали после первого курса, тоже политех, а тетяего подала документы на выезд, говорят скоро начнут выпускать пачками,конечно в Израиль, какая еще Германия — только Израиль. И, вообще, онустал от этой службы, от тупого быдла вокруг, сегодня с этой пьянкойспал от силы полчаса, а пить он вообще не любит, но деваться некуда,так что пойдет он сейчас вздремнет до обеда, а не могу ли я, пока онбудет дремать, подшить ему воротничок и гладануть хебешку... Я пристальнопосмотрел ему в глаза. Еврейский мальчик Вова исчез. Передо мной сидел,хищно скалясь и готовясь к прыжку, Шерхан. Настоящий, как у Киплинга."Нет, Вова, у меня еще плац не метен" — сказал я, четко произнося каждоеслово. Встал и пошел, как был, без бушлата к выходу. И в спину: "Смотри,маланец, тебе здесь жить." Ничего, Вовочка, видишь — я выжил, ничего...