Как-то писал, что играя с внучкой в прятки, мой эрдель не выдаёт, где она прячется (даже после команды...

Стоят мать и сын верблюды.Верблюжёнок плачет.М: Почему ты плачешь?С: Мама, ну почему у нас такие страшные губы, просто отвратительные. Вот у газели губы очень красивые.М:Мы, сынок нашими губами едим колючки в пустыне и не умираем, а газель умрёт.С: плачет.М: Что опять?С:Мама, ну почему у нас такие страшные ноги, корявые, кривые? Вон у газели прямые и стройные.М:Сынок мы можем нашими ногами пройти по пустыни сотни километров, а газель не может.С:Мама, ну почему у нас такие страшные, горбатые спины? Вон у газели спина очень красивая.М: Сынок, в наших горбах пища и вода, а у газели их нет . и поэтому она в пустыне погибнет.С: Мама, а нахуя нам это всё в зоопарке!!!

Кот нас*ал вам в тапки?...Ну, для начала перестаньте использовать его лоток в туалете в качестве пепельницы!

Фермер гуляет с девушкой. Обратив внимание на то, что теленок трется о нос коровы, говорит:— Как бы мне хотелось сделать то же самое.— А что тебе мешает? Это же твои коровы!В бассейн, где плавают дельфины, опустили микрофоны и записывают разговоры умных тварей. Один дельфин шепчет другому:— Скажи им что-нибудь по-русски. Вот забегают.

Они уходят ночью или под утро. Чаще ночью. Заранее зная, что уйдут.Некоторые не могут смириться. Они задают вопросы. Кому? Никто им не ответит. Все ответы находятся в них самих.Я сижу в обшарпанном кожаном кресле, жмурясь на свет галогеновых ламп коридора. В воздухе пляшут невидимые пылинки и чьи-то сны, полные кошмаров.— Ну-ка, иди отсюда, — шикает на меня дежурная медсестра Сонечка. Она хочет казаться взрослой кошкой, но пока еще котенок.И она плачет иногда в раздевалке, я видела. Ничего, привыкнет. Они все привыкают.Я лениво потягиваюсь и спрыгиваю на пол. Этот драный линолеум давно пора поменять.Кажется, сегодня уйдет тот парень, который выбросился с балкона. Люди не умеют падать на лапы, у них нет хвоста. Дурачье.Пойду, проведаю. Пусть ему не будет страшно в пути.— Соня, где Максим?— Он в ординаторской. Чай пьет.— Операционную! Срочно! Готовьте плазму, большая кровопотеря. Четвертая плюс.— Бегу, Олег Николаевич.— Соня! Почему у нас в коридоре бродит полосатая кошка?!— Какая кошка?— Тут только что сидела кошка… Черт, вторая ночь без сна.Коридор наполнился вдруг звуками – топотом ног, звяканьем металла, негромкими голосами. Из палат выглянул кто-то ходячих больных и тут же мигом шмыгнул обратно.— Господи боже…— Соня, перестань. Ты мешаешь, вместо того, чтобы помогать.— Олег Николаевич, она же вся…— Я вижу. Тампон. Соня! Не спи в операционной.— Простите, Олег Николаевич.— Ты как будто вчера увидела человеческое тело в разрезе.— А меня даже хотели отчислить с первого курса. За профнепригодность. Я в морге в обморок падала.— Уфф… Как же он ее испластал. Как свиную тушу. Максим, что с давлением?— В пределах нормы. А кто был нападавшим, известно?— В полиции разберутся.— Кс-кс. Иди сюда, Мурка.Я приветливо машу хвостом старушке из двухместной палаты, но проскальзываю мимо. Некогда, некогда. А у вас просто бессонница. Попросите потом Соню, она вас спасет маленькой розовой таблеточкой.В реанимации всегда пахнет мышами. Не могу понять, почему. Стерильно, вымыто с хлоркой, белым-бело, но пахнет мышами. Никогда не видела на этаже ни одной мыши. Наверно, это мыши, которые едят жизни. Грызут потихоньку человека изнутри, грызут… Когда я прихожу, они затихают. Ждут, когда уйду, чтобы выйти из темных нор и приняться за свое.Парень еще здесь, я чувствую его присутствие, но он так слаб. Хотя люди сильны. Сильнее, чем они себе в этом признаются.Я ложусь ему в ноги и всматриваюсь в туннель, откуда за ним придут. Не бойся, я с тобой.Спустя месяц.— Соня, я опять видел сейчас на окне у столовой кошку. Какого хрена?— Олег Николаевич, ну какая кошка?— Какая, какая… Полосатая, с хвостом. Вы ее прячете, что ли, всем младшим персоналом?— Олег Николаевич, я понятия не имею, о чем вы говорите.— Я вас всех уволю, к такой-то матери… Что вы улыбаетесь? Через полчаса обход.Выглядываю из-за угла столовой. Кажется, хирург ушел, можно продолжать свой обход.Я знала таких людей по прошлым жизням. Громогласные, ворчливые, но совершенно безвредные. Помогут, попутно обложив матом. Не все понимают разницу между формой и содержанием. Лучше спасти с матом, чем столкнуть в пропасть, ласково при этом улыбаясь.А вот о форме… В палате номер шесть лежит девушка, которую изнасиловали, изрезали ножом, а потом бросили в лесу, недалеко от дороги. Бедняга выползла к утру на железнодорожное полотно, где ее и нашли обходчики. Врачи удивлялись, как она смогла выжить. Вопреки всем законам биологии.Я много знаю про законы биологии, а еще больше про отсутствие этих законов там, где они не нужны.У девушки восьмая жизнь. Предпоследняя.— Кс-кс, Кошка, — зовет меня она.— Мрр.— В больницах не может быть животных, — удивляется девушка. Она сидит в кресле, в дальнем тупиковом коридоре у окна, в теплом байковом халате. Кутается в него, словно мерзнет.— Мрр.— Какая ты пушистая. Посиди со мной, Кошка.— Мрр.Девушка гладит меня по спине, безучастно глядя в глухую стену, покрашенную в унылый синий цвет.— Зря я выжила, — вдруг говорит она спокойно, словно раздумывая.Я укладываюсь на колени, обтянутые веселой тканью в горошек, потому что надо слушать.— Вот я читала в интернете, что умирающие видят жизнь, которая проносится перед глазами в последние минуты. А потом их затягивает в тоннель… Сияющий, как звезда или солнце. Ты слышишь?— Мрр.— А я видела не свою жизнь. Вернее, много не своих жизней. Сначала я вроде бы стояла по колено в ледяной бегущей воде и держала за руку маленького мальчика. А потом оступилась и выпустила его руку… Он закричал и ушел с головой под воду. А я не прыгнула за ним. Потом я видела горящий город и мечущихся людей. В каком-то из домов горел мой отец, а я не знала – в каком именно. Это было ужасно. Потом я оказалась в толпе ярко одетых женщин. Они смеялись, задирая юбки, и хватали за рукава проходящих мимо мужчин. И я тоже… смеялась. А в одном видеокадре я насыпала в суп яд. Кажется, я хотела убить своего мужа…Эти картинки сменялись перед моими глазами, словно в детской игрушке. У меня была такая в детстве – калейдоскоп. Можно было сложить мозаику как угодно красиво. Правда, в том калейдоскопе, что мне снился, складывались только страшные узоры. И ни одного… ни одного светлого и радостного.На мою макушку между ушами вдруг капнуло. Я потерлась головой о безучастную руку девушки, подталкивая ее носом, чтобы она меня погладила.Девушка шмыгнула, вытирая бегущие по лицу слезы.— Уж лучше быть кошкой, правда? – спрашивает она меня, улыбаясь сквозь слезы.Правда. Будешь еще. Если повезет. А не повезет, так начнешь цикл заново.Поплачь, поплачь. Я тоже когда-то плакала. Когда умирали мои дети на руках. Когда меня разрывало на части снарядом. Когда сжигали на костре, и когда убивали за преступление, которого я не совершала.Сейчас человеческая память мне ни к чему. Да и короткая она. У нас, кошек, куда длиннее.— Я теперь не смогу родить. Никогда. Интересно, если женщина не замужем, она сможет взять ребенка из детского дома, как думаешь?— Мрр.Я вижу бегущую по коридору Соню. Она ищет свою подопечную, и она сердита.— Казанцева, вы знаете, что давно пора на вечерние уколы?— Простите. Тут… с кошкой вот…Сонечка воровато оглядывается и гладит меня по спине.— Давайте мне Муську, а сами бегом в процедурную. Понятно?Больная кивает и уходит в направлении процедурного кабинета, а медсестра берет меня на руки, подносит к груди, чешет за ухом.— Ах ты ж… полосатая морда. Пойдем в столовую, там сегодня была творожная запеканка. Тебе оставили пару кусочков.— Соняяяя! Опять эта кошка! Немедленно выбросите ее в окно!— Олег Николаевич, какая кошка?— Вы издеваетесь, да?— Нет, я вас люблю, Олег Николаевич.Я улепетываю по коридору в сторону столовой. У дверей старушки с бессонницей останавливаюсь, насторожив уши. Эти звуки ни с какими другими не спутать, ведь в окно палаты осторожно скребется клювом поздняя гостья — смерть.Просачиваюсь через приоткрытую дверь в комнату, запрыгиваю на кровать. Пожилая женщина так хрупка и мала, что под тонкой шерстью одеяла совсем не ощущается ее тело.— Привет, Мурка, — улыбается она. – А у меня что-то так сердце щемит. Хочется очень увидеть внука… А он гриппом заболел. Но мне дали его послушать по телефону. У меня такая чудная невестка. И сын золотой. Приносили вчера торт, апельсины… Хочешь колбаски?Я слушаю холодное шуршание в окне и мурлыкаю, мурлыкаю, заглушая скрип форточки, куда протискивается костлявая лапка. Ох уж эта девятая жизнь.Нет ничего хуже одиночества в такие минуты.Поэтому я рядом.

Сидит ворона с сыром на ветке дерева. Облизываясь, подбегает лиса с надоевшим вопросом:— Ворона, за кого проголосуешь на выборах?Ворона аккуратно накалывая сыр на соседний сучок:— Всё, пиздец, халявный сыр кончился...