Историю мне рассказал один знакомый, вспоминая свои студенческие годы Курсе на третьем, уже почувствовав...

Академия Лидеров, на юридическом факультете идет экзамен по уголовному праву:— Ну, смелее, девушка, не стесняйтесь... Вы ведь хотите получить хорошую оценку?— Профессор, но в законе говорится, что взятка — уголовно наказуемое деяние...— А это ещё не взятка, это практическое занятие...

— Ты готова?Типичный вопрос в день экзамена.Сняв солнечные очки, я продемонстрировала Светке красные глаза.— Хочешь, дыхну на тебя?Светка гыкнула.— Культуролог тебя заживо съест. У вас и так с ним полный неконтакт.— Ничего, — легкомысленно отмахнулась я, — живы будем, не помрем.Сначала же семинар будет?Геннадий Николаевич, плюгавенький мужичонка с козлиной бородкой иповадками латентного педераста был не очень доволен жизнью.Считая культурологию великой наукой, он почему-то не мог сделатькаких-либо открытий или исследований в этой области, и очень переживал,что его имя не засветится ни в одном научном труде.На первом занятии, он с ленинским прищуром поинтересовался у нас,считаем ли мы себя культурными людьми. Аудитория молчала.— Вот вы, — и он ткнул пальцем в старосту. — Вы — культурный человек?Староста скромно потупил глаза, мы же замерли, ожидая ответ.Уже не первый семестр мы гадали, сколько староста протянет. Экзамены онсдавал благодаря долгой осаде, т.е. заходил он всегда первым, а выходилсамым последним, размахивая зачеткой с очередной тройкой, и гордоговорил:— Нужно уметь брать измором.Не дождавшись ответа, препод поводил глазами и остановился на мне.— А вы?— Нет, — я посчитала, что врать преподавателю нельзя.— Что нет? – ленинский прищур сменился выпучем глаз.— А что я? – уточнила я. – Считаю ли я себя носителем культуры? Нет.— Но почему?Бляха, такое впечатление, что этот мужчина прожил всю жизнь в райскихкущах, где общался с умершими философами и ни разу не видел быдло.— Потому что не считаю, — пожала я плечами.— Но как же вы собираетесь получать высшее образование? – совершенноискренне изумился Геннадий Николаевич.Меня слегка удивило отсутствие логики в его вопросе, и я на всякийслучай промолчала.— Я могу посоветовать вам прочесть труд Хосе Ортега-и-Гассета "Восстаниемасс"..— Просмотрела по диагонали, — прервала я его. – Мне не понравилось,потому читать не буду, если только это не входит в обязательнуюпрограмму.Культуролог залип.— Вы оспариваете его труд? – наконец-то возмутился он.Пришлось объяснять, что я и не думала спорить с автором, а то, что мнене понравилось, и что это мое личное мнение. Вроде бы такой ответнемного успокоил его, но оставшуюся до перемены часть лекции он говорил,казалось, исключительно для меня.— Лелька, ты попадешь на экзамене, — посочувствовали мне одногруппники.Поняв, что я вновь облажалась, вступив в пререкания с преподавателем(что всегда служило поводом для придирок на экзамене), я старалась непропускать лекции по культурологии.Но это не приносило мне облегчения, потому что я умудрялась спорить сГеннадием Николаевичем на каждом занятии.Основные баталии разыгрывались, когда препод начинал свысока говорить олюдях, читающих желтую прессу (на вопрос, откуда он знает названия этихгазет и что в них публикуют, он мне почему-то не ответил), дамскиероманы и женские детективы, которые он цитировал, чуть ли не на память.Так же не обходилось стороной место женщины в современном обществе.Лекции по дурацкому предмету бесили, но заставить себя помалкивать былоочень сложно.К экзамену я не была готова. Все, что я сделала, это пробежала глазамивопросы, выуживая в похмельной голове какие-то бессвязные фразы иобразы.Но вдруг Геннадий Николаевич приятно удивил всю группу, предложив вместосеминара провести тест.Если тест написан без ошибок – трояк в зачетку автоматом. Не устраиваеттрояк – отвечаешь на вопросы.Группа одобрительно загудела.Раздав листки с вопросами, препод уселся за стол, состряпав хитрожопоелицо. Не менее хитрожопые лица были и у нас. Тест имелся у нас вметодичках, и на всякий случай правильные ответы были помечены почти увсех.Мне "посчастливилось" ответить первой.Я подошла к столу и положила перед ним листочек. Проверив его ГеннадийНиколаевич удовлетворенно покивал. Я протянула зачетку.— Что это? – шепотом поинтересовался он.— Я согласна на тройку, — так же шепотом ответила я.— Она же пойдет в диплом! – тихо офигел он.— Я в курсе. Но мне достаточно тройки.— Поговорим после того, как все сдадут работы, — обломал он меня.Вся группа, за исключением старосты, который неправильно списал дваответа, сдала тест на "отлично".Больше половины студентов тут же попросили тройку в зачетку. Культурологпребывал в шоке.Некоторым повезло, в состоянии растерянности он поставил обещанныеоценки, я же в число этих счастливчиков не попала.В ожидании результатов тестирования я успела сбегать в "наливайку",находящуюся в соседнем доме, где купила бутылочку коньяка, перелила ее вжестянку из-под колы и причащалась в сторонке, когда мандраж набиралсилы и конечности начинали сотрясаться, как у страдающего болезньюПакироноса Паркинсона.Культуролог открыл дверь, высунул в коридор свою бороденку и проблеялнесколько фамилий, в том числе и мою.Подойдя к столу, я выудила из общей кучи свою зачетку и положила передним.— Я не поставлю вам тройку, — твердо ответил он. – Выбирайте билет.Я молча вытянула бумажку, села за парту и приготовилась к длительнойосаде.Слушая, как отвечают другие, я, не сдерживая обуявшей меня алкогольнойэйфории, умудрялась подсказывать, глупо улыбалась и вообще всяческирадовалась жизни.Выдержав только час моего пиздобядства дурацкого поведения, препод,придав голосу угрожающих ноток (отчего я захихикала, видимо, пытаясьпоказать, что я его не боюсь), велел мне отвечать.Я уселась напротив, и разглядывая его уже хорошо заметную проплешину истараясь дышать в себя, глубокомысленно молчала.Геннадий Николаевич взял мой билет и задал мне первый вопрос.Что-то о проблеме кризиса и прогресса культуры.В голове начала вариться каша из каких-то обрывков слов:"духовно-смысловое ядро", "возможности внутреннего развития", "сменаэтапов" и подобная прочая херь.Но всю эту пьяную кашу перекрывали праведный гнев и возмущение.— Знаете что? – вдруг выдала я очень уж возмущенно. – Вы говорили, чтопоставите "удовлетворительно" автоматом за тест без ошибок?— Ольга Михайловна, я не могу поставить вам такую оценку, — неожиданномягким голосом ответил он. – Мне будет жаль, если я испорчу вашу зачеткутройкой. Она ведь будет первой?Потом он уверил меня, что я очень умная девушка и мне просто нужноответить на вопрос и спросил, не нужно ли мне еще немного времени дляподготовки.Я упрямо мотнула головой, начала давить на его гражданскуюсознательность и данное слово, и снова потребовала тройку.— Ответьте на вопрос, — настаивал он.— Не могу, — упрямилась я.— Почему? – наконец-то спросил он.— Вчера наши с Португалией играли, — призналась я. – И проиграли. Янапилась с горя и пришла домой в 6 утра.Со словами:— Вы смотрите футбол и пьете? – препод отчего-то сбледнул лицом.Я склонилась к нему, и, наплевав на то, что от меня несет как из виннойбочки, решила его добить:— А еще я курю, матерюсь, и... — тут я перешла на шепот, — вступаю вполовые связи с незнакомыми мужчинами. А иногда и женщинами, — зачем-тодобавила я еще.Геннадий Николаевич раскрыл зачетку, вписал в нужную графу "хорошо", и счисто пидорской женской грациозностью приложив ладони к полыхающемулицу, тихо простонал:— Свободны. Вы меня разочаровали. Одумайтесь, пока не поздно.Я взяла зачетку и шепотом, который в притихшей аудитории оказался оченьгромким, сказала:— Пошел ты на хуй со своим предметом.За этот шепот мне было стыдно до того момента, пока я этим же летом невстретила Геннадия Николаевича на пляже, где он, будучи напитым доположения риз, материл свою спутницу за то, что она потеряла цепочку.При этом он, ползая по пляжу, разгребая песок и разыскивая пропажу,являл всему миру свое мужское хозяйство, вывалившееся из семейныхтрусов.Вот тебе, блядь, и преподаватель (я не побоюсь этого слова)КУЛЬТУРОЛОГИИ.ПыСы: в следующем семестре, получив на руки расписание, я с тоскойобнаружила, что политологию у нас будет вести он же.© Пенка —

Решил Лукашенко узнать правду что о нем говорят в народе. Переоделсяон, значит, в лохмотья, накинул простыню на голову и пошел гулятьпо Минску. Подходит он, короче, к старушкам на лавочке и говорит:— Бабоньки, я сам не местный, про жизнь хочу узнать про вашу..Про президента вашего..Ну, старушенции думают — типа, заслала его администрация президента.Вынюхивает, гад. Они что-нибудь скажут — потом им еще хуже будет.Пенсию урежут до предела. Ну они и говорят:— Да все хорошо тут, милок! Жизнь хорошая, пенсии по зарез хватает.Процветаем, одним словом.Ну, довольный Лука побрел дальше. Идет себе, насвистывает от счастьямурку. И тут ему по пути — студенты попадаются. Он их снова спрашивает:— Ребятки! Я сам не местный, про жизнь хочу узнать про вашу.. Президенту вас какой?Та же история — пацаны на стрем подсели. Думают — сболтнут чего,из института исключат потом, проблем не оберешься.. Ну и говорят:— Да хорошо живем! Стипендии хорошие! Развлекаемся постоянно.И президент у нас — отличный мужик! На одной ноге с молодежью!..Лука аж онемел от счастья! Идет, пританцовывает. И тут ему на путименты попались. Он к ним подходит, спрашивает:— Товарищи милиционеры! Вы такие хмурые, забитые. Скажите мне,не местному, может у вас жизнь тут плохая..? Президент не устраивает?Менты на измене — засыльного прислали! Сейчас ему правду скажем,а к вечеру в тюрьме будем сидеть, погоны слетят.. Ну они ему и говорят:— Да что вы, дяденька! Все хорошо. Мы жизнью довольны, доблестнонесем службу! А перзидента нашего — с гранатаметом в руках оханятьбудем, если понадобится! Жизнь отдадим за него!..Ну Лука тут уже совсем не выдержал, сбросил от счастья простынюс головы и закричал:— Ребятки! Это же я — Лукашенко! Дайте я вас расцелую!..Тут старшина действительно узнал в бродяге своего президентаи мнгновенно приказал:— Иванов! Срочно этого пидараса под охрану в одну камеру с Наполеономна длительное лечение!

Студентка Алена передумала идти в порноактрисы, когда узнала, что в эту профессию попадают через постель.

Мирфат.От судьбы не уйдешь.В Израиле, как известно, живут не только евреи. Есть тут и арабы, идрузы, и черкесы, и бедуины. Мирфат принадлежала к клану Аль-Узаель,большой и влиятельной бедуинской семье на юге. Была она девушкойпродвинутой, одевалась по-европейски, мечтала учиться в университете.Когда ей исполнилось 18, родители решили выдать ее замуж за двоюродногобрата. Как принято.В лучших бедуинских традициях главы семейств перетерли вопрос междусобой и все решили. Мирфат спросить забыли, а может, постеснялись.Но у Мирфат были другие планы. Учится и жить, а не идти замуж, тем болееза этого кривозубого.Мирфат взбунтовалась, вследствие чего была бита папаней и посажена подзамок.Небольшое пояснение: отношение к бедуинам в Израиле не однозначное.Государство старается лишний раз их не трогать, посему их местныепроблемы они решают между собой сами, если дело не явный криминал,конечно. Тем более, если дело в семье.Мирфат сбежала и пошла к родственникам. Папашка с братьями приехали заней на машине, объяснили недопустимость ее поведения и вернули домой.Сидеть дальше и доходить до ума.Мирфат сбежала вторично, нашла нужные организации, полицию. Ее спрятали,папашку предупредили с занесением, открыли дело. С этого момента Мирфатстала позором семьи. Другими словами, она стала изгоем, лишиласьподдержки клана, навлекла позор на родителей. В особо дремучихбедуинских кланах за это могут и пришить. На счастье Мирфат, ее семьявсе-таки такой не была. Мирфат осела в Иерусалиме. Начала учиться, пошлаработать. Через интернет познакомилась с парнем. Юсуф был палестинцем изВосточного Иерусалима, работал электриком. Через год они поженились. Наскромной свадьбе из родственников Мирфат была только ее двоюроднаясестра. Они стали жить в доме семьи Юсефа, она работала, а он пошелдоучиваться в университет. Мирфат настояла, чтобы он пошел именно визраильский, хоть и дороже, но зато потом с таким дипломом — кудаугодно.В один из дней, когда Мирфат была дома одна, в их двор стали одна задругой въезжать полицейские машины. Мирфат опешила. Она была уверена,что никто из их семьи не был замешан в терроре. Тем более Юсеф. Ужепотом она узнала, что в тот день Юсеф должен был вернуться домой сучебы. Его вызвались подвезти двое его приятелей-сокурсников. На одномиз перекрестков их остановил пограничный джип. Просто для проверки. Толи у водителя не было документов, а может он и в самом деле был в чем-тозамешан, этого уже не узнать. Но в центре Иерусалима, удирающая машина стремя арабами... Пограничники открыли огонь. Машина врезалась в дерево.Юсеф был не пристегнут и погиб на месте. Мирфат стала вдовой.Удивительно, но случившееся подействовало на нее странно. Иногда втаких случаях люди обращаются к богу. Мирфат тоже. Но не к своему. Можетона решила, что Аллах недостаточно хранил ее, то ли решила — менять, такменять все сначала. Кто знает. Но Мирфат решила стать еврейкой и начатьновую жизнь.Поясню: если по несчастливой случайности человек не рождается евреем, онвсе равно может им стать. Для этого нужно пройти "Гиюр". Это длительныйпроцесс превращения нормального человека в еврея. В течение долгоговремени этот человек живет жизнью религиозного еврея. Т. е полностьюсоблюдает все религиозные нормы и обычаи, даже такие, которые не всерелигиозные соблюдают. Его проверяют, его курируют. С ним беседуютраввины, его жизнь под.... лупой.Тот еще геморрой. Мирфат прожила так полгода и сломалась. Потомзадумалась. Деваться ей было некуда. Путь и в старую и в новую семьибыл ей закрыт, теперь уже окончательно. Мирфат огляделась по сторонам изадержала взгляд на юго-западе. Райна, одна из сестер Юсефа уже давножила в Штатах.Пуркуэ па? — подумала Мирфат. Терять ей было нечего, а перемены ее ужене пугали. Через полгода она уже была в Чикаго. Первое время жила уродственницы, осваивалась. Потом пошла работать в супермаркет. Жизньначала вертеться по новой. Прошлое осталось позади, в 12 часах полетаза океаном.В супермаркете Мирфат познакомилась с Даррелом. Он был студент иподрабатывал там по вечерам. Они сдружились. Дарелл был простой,спокойный и черный аки ночь. Негр, если по-нашему. Они сталивстречаться. Дарелла подкупало в этой симпатичной девочке такое знаниежизни и такая уверенность в себе. О ее прошлом он толком ничего не знал.Мирфат же чувствовала себя с ним, как за каменной стеной. Впервые задолгое время кто-то заботился о ней. Вскоре Дарелл предложил ей житьвместе. Перед этим позвал в гости. Мирфат приехала в большой дом, втихом пригороде Чикаго. Дарелл был один. Он усадил ее в салоне, налилкофе, положил ей на колени большой семейный альбом— Я хочу познакомить тебя со своей семьей,— серьезно сказал он.— Вотсмотри: Это моя мать, Реббека. Это братья Аарон и Саймон. Сестра Эстер.Тетя Джуди.Ты понимаешь.?— Конечно, — серьезно ответила Мирфат, — Библейские имена.— Не только. Я давно хотел тебе это сказать. Дело в том, торжественнопроизнес он, дело в том, что я — еврей.— А...??!!! — только и смогла сказать Мирфат.Видя, что ему не верят, Дарелл расстегнул на груди рубашку ипродемонстрировал серебрянный маген-давид.Мирфат закрыла лицо руками. Ее плечи вздрагивали.Случилось невероятное. Дарелл принадлежал к крошечной общине, о которойи в Америке-то не всем известно. Лет сто назад небольшая кучка негров,по неизвестной науке причине приняло иудаизм. Часть их живет на юге,часть — семей пятьдесят, в израильском городе Димона. Встреть такогоафро-еврея в Америке, шанс один на миллион.Мирфат просто повезло.И от избытка счастья она тряслась на диване в приступе истерическогосмеха. Она многого могла ожидать от судьбы. Но такого...Дарелл, ничего не понимая, пытался ее успокоить:— Мы уедем отсюда, — говорил он, обнимая ее. — Уедем в Израиль! Знаешь,какая это страна!— У-ы-ы!! — тряслась Мирфат.— Я был там много раз, я даже говорю на иврите. Хочешь, я скажу тебечто-то??И он произнес пару слов.— Знаешь, что я сказал?— Я тоже люблю тебя, — ответила Мирфат на иврите. И уже в голосзахохотала, глядя на его обескураженное лицо.Далее было многое. И признание. И самоотверженность Дарелла. И небольшойгевалт в его семействе. Разумеется, все попытки воздействовать на Мирфатбыли ею в корне подавлены. Попробуйте-ка построить человека, у которогоза плечами такое. Мирфат снова прошла гиюр, облегченный. Стала называтьсяМирьям. Родила сына. Написала письмо на родину. Ждите, писала онасестрам. Скоро приедем в гости. И с чувством победительницы поставила вконце жирную точку.