1982 Г Военная кафедра Все студенты как надо по форме стрижены и бриты, один Паша в темных очках и с...

Когда я учился на ветеринара, то у нас была дисциплина акушерство и гинекология животных. Теоретические и практические занятия по этому предмету проходили в специальном хозяйстве, где был отдельный кабинет. Темой занятия у нас было определение беременности у коров, которая определяется путем введения руки в задний проход и нащупывания плода. Сначала мы тренировались на манекене, который был совсем не против, затем нам выдали длинные по плечо перчатки, по ведру вазелина, и сказали, чтобы мы шли оттачивать свое искусство на коровах. Мой друг заявил, что этой виртуозной техникой он владеет в совершенстве, корова даже глазом не моргнет, поэтому помощники ему не нужны, он сам управится. Он отвязал корову, вывел ее на площадку, надел перчатку и весь залез в корову в поисках сокровищ, только забыл одну важную деталь — привязать корову. Корове этот искатель сокровищ пришелся не по душе, и она начала от него убегать, но рука-то у него торчала у коровы чуть пониже хвоста и ему пришлось бежать вслед за коровой. Корова, оглядываясь назад, видя, что преследователь не отстает, поддала прыти, и он вслед за ней — так они и носились, как на родео, пока на его истошные вопли и на обиженное мычание не прибежали все одногруппники, которые сначала всласть насмеялись, а затем поймали корову и разъединили влюбленных. Жаль, тогда не было мобильников с камерой, хороший был бы кадр!

Историю зту рассказал мой отец. В 70-х годах, заведовал он кафедройхимии в одном известном техническом вузе. Разрабатывал там какую-тогадость от кожных болезней. Ну естественно, в тесном сотрудничествес местным КВД (Кожно-венерологическим диспансером).В то время этозаведение было полументовским (повестки, звонки на работу,приныдительное лечение и т.д.). Согласно выработавшейся привычке,они и отца прглашали на консультации систематическими повестками,вручаемыми лично в руки. Но однажды они превзошли себя.Картина. Утро. Начало занятий. Студенты толпятся в вистибюлеинститута. Заходит отец. Здоровается с бабкой-вахтершей, проходитпо вестибюлю, здороваясь с коллегами и студентами. Вдруг бабкавспоминает , что забыла сообщить что-то необычайно важное, и кричитчерез весь вистибюль:— Алексей Владимирович!!!-Да.— Тут звонили вам из венерологического диспансера, и сказали,что если вы к ним не придете, они сами к вам придут!...Ну реакцию студентов вы представите сами.

Жарко.Жарко... Ох, как жарко в конце июня в насквозь продуваемом восточнымиветрами волжском городе. Эти ветра начинают свой разбег в прокаленнойказахской степи и приходят в город сухими и горячими.Жарко... Город этот узкой лентой протянулся почти на сотню километроввдоль Волги, а трубы заводов добавляют ароматам летнего зноя ароматыпроизводственного происхождения – в каждом районе свои: тут тебе тяжелыйзапах чугунки на тракторном, и "лисий хвост" сталелитейного, инеповторимые ароматы химических предприятий. Впрочем, не об экологииречь.Студенческая общага. Конец июня. Сессия уже закончилась и большая частьстудентов уже разъехались, а абитуриенты еще не приехали, поэтому вопустевшем общежитии непривычно тихо и пусто. На нашем этаже жизньтеплится всего в двух комнатах: в моей – ваш покорный слуга, и черезпару комнат от меня напротив по коридору Вовка Перестукин, но все зналиего в основном по прозвищу Джон – метр девяносто росту, красавцем неназовешь, но была в нем, как теперь сказали бы харизма – обаятельныйебарь-террорист, он начинал учиться еще на два декана раньше меня, исейчас после академов был на курс моложе. Я задержался в городе, так какпопал на практику на краснознаменный, известный всем своими тракторами итанками гигант, а Джон, кажется, пытался "рубить хвосты".И так. Жаркий летний день перешел в не менее душную летнюю ночь, безмалейшего дуновения. Заснуть в такой жаре невозможно, а завтра вутреннюю смену, поэтому спать надо. Открыл дверь в коридор, чтобыустроить хотя бы подобие сквознячка, бросил матрас на пол, т. к. накровати казалось слишком жарко, намочил простыню, укрылся ей, почти невыжимая и наконец ощутил блаженное состояние проваливания в сон. Но нетут-то было: на лестнице раздался топот множества ног, дверь в секцию сгрохотом открылась, в холле послышались взвизгивания и пересмешки.Остановились у моей двери:— Вить? Это ты там? – спросил Джон— Ну? – я встал и вышел, как был, в трусах к двери.Джон, Андрюшка-артист (и вправду артист местного дрянь-театра, нопостоянно ошивающийся в нашей общаге) и стайка девиц в белых выпускныхплатьицах в количестве семи (!) штук.— Ты че, один? Пошли с нами.— Не, Джон, мне в утреннюю на тракторный.— А... Ну спи... Только, дай магнитофон, он же тебе сегодня не нужен.— Да, забирай.Толпа протопала к комнате Джона, прихватив магнитофон.Блин! Разбудили – гады. Попытка заснуть номер два. Где-то через полчаса,в коридоре снова раздались шаги и голос Джона с порога:— Вить, ты спишь?— Уснешь тут с вами? Чего тебе?— Слышь, Вить, у тебя пожрать есть?— Только хлеб и икра кабачковая. На столе. Забирай.Ушел. Я провалился в сон почти мгновенно, но не надолго. Опять Джон:— Вить, а у тебя водки нет?— Ну не хера запросы у тебя, Джон. Ну откуда у меня водка? Таксисты вгороде на что?— У таксистов водка – чирик, а тебе я бы завтра бутылку отдал.— Гони к таксистам – нет у меня водки.Молчание. Сопение.— А одеколон..?— Ты че, свой гарем одеколоном поить будешь? Ну вот, забирай, — достаюему три пузырька. После короткого осмотра найденных спиртопродуктов –двух "Тройных" и одного "Русского леса" в разной степени наполненностирешено было считать эти три за два полных, которые Джон и пообещалотдать завтра.Ушел. Матрас манил, сон казался недостижимой мечтой. Все-все. Сплю... Нетут-то было! В следующий раз меня разбудили громкий мат под окном,журчание струи и флегматичный голос Джона произнес:— Блин! Я что из своего окна и пописать не могу?Подумалось, действительно, а почему-бы и нет?— Гад! Убью! Зарежу! – неслось снизу. Орали они громко. Ну, какой тутсон!Консенсус вскоре был достигнут, Джон пообещал спуститься и совместноразобрать претензии. Действительно, вскоре под окном зазвучали аргументыДжона – он настучал по башке обоим претензерам, которые вскореретировались, пообещав прийти завтра с земляками.Так. Опять тихо. Все-все. Засыпаю...И вдруг! Тишину ночи прорезал девичий визг, доносящийся из комнатыДжона. Я аж подпрыгнул на матрасе, решил, что там пришли мстители итеперь девиц без Джона убивают или, по меньшей мере, насилуют. Метнулсяк двери, щелкнул выключателем в своей комнате и первое что увидел: вполутемном, освещаемом только светом из двух комнат коридоре стоялимужики в фуражках, как оказалось милицейских, по Джоновой комнате своплями на ультразвуке носились семь голых девиц, пытаясь из кучекодинаково белых платьев, лифчиков и трусиков найти свои.— Ты кто такой? Что тут делаешь? – рявкнул на меня лейтенант.— Студент. Живу я здесь.— Ну, вот и живи дальше, студент.Сна как не бывало. Через полчаса в дверь постучали и, не дожидаясьответа, в нее ввалился Джон, слегка помятый и разгоряченный.— Вить, что тут было? Куда все делись?— В милицию...— Не понял... , почему в милицию?— По качану.. Сам иди выясняй, комната-то твоя.— Вот, блин! Наверное, вахтерша настучала, карга старая, не спится ей.— Да, Джон, зрелище было, я тебе скажу, знатное. Видел я, конечно,немного – менты не дали, но и того, что видел, мне хватило. Вы че, в"ромашку" играли?— Ну, старик, ладно тебе... , — неожиданно засмущался Джон. — Слышь,Вить, дай три рубля...— Три рубля-то тебе зачем? В три-то часа ночи...— Дык, понимаешь, их, наверное, в "желтый дом" повезли, надо ехать,выручать. Жалко девчонок, молодые ишшо, того и гляди групповухупришьют...— Стоп, Джон. Кому групповуху пришьют? Им семерым или вам с Андрюхойдвоим? Хорошая такая групповуха...— Нам, наверное – почесал в затылке Джон.— Ладно. Вот тебе трешка. Иди, спасай свой гарем, герой-любовник. Я,может, усну, наконец.Джон взял деньги и уехал. Как ни странно мне удалось заснуть и дажевыспаться, видимо в молодости организм быстрее релаксируется.Следующий день был не менее жарким и вечер не менее душным, чемпредыдущий. Джон прибился ближе к ночи, сияющий как новый пятак и сновой девицей в купальнике.— Представляешь, мы так и шли от набережной, — тарахтел Джон, отдаваямне три рубля и два пузырька одеколона.Подумав, пузырьки он забрал назад, кивнув на девицу.— Может, пойдешь с нами, — без особого энтузиазизма предложил Джон, – Стебя выпивка, с меня порево.— Нет, Джон. Мне завтра на работу.— А. Ну, как хочешь, — буркнул Джон, выставив пузырьки назад на стол иподтолкнув девицу к своей комнате.— Слышь, Джон, а с вчерашними-то девицами что?— С какими такими девицами? – напрягся Джон.— Со вчерашними.— Со вчерашними? – на лице Джона отразилась работа мысли. — Да всепутем. Отпустили их еще до рассвета. Оказывается им с классом рассветвстречать надо.— А в милиции что?— Ну, менты потребовали написать объяснительную.— Ну, и...?— Написали.— Че написали-то?— "В половые сношения не вступали, а голые были, потому что жарко". Вот!Жарко...Действительно, жарко.Сперто с

После балаСтудент факультета химии Московского Государственного Университета имениЛомоносова Сережа Болотный проснулся среди ночи от тупой боли в районевиска и пустынной сухости во рту. Он скатился с кровати, благо лежал усамого края, и тихонько, стараясь не шуметь, по стеночке прошаркал поковролину в сторону совмещенного санузла. Умывшись и утолив жаждухолодной водой с привкусом хлорки, Сережа вдруг осознал себя голым спрезервативом на вялом мужском отростке. Вернувшись к кровати онмужественным движением откинул одеяло и упал в обморок. На его грязныхпростынях лежала Танечка – самая толстая и страшная студентка курса.Медсестра московской городской больницы №14 Ульяна Иванова-Заседальнаясидела в кабинете заведующей отделением за письменным столом уронивголову на руки и плакала черными слезами – потекла тушь. Рядом на полувалялся растоптанный букет красных роз на длинных стеблях. По всейкомнате были разбросаны кусочки набивки разодранного плюшевого медведя идорогие шоколадные конфеты. На краешке стола лежали мужское обручальноекольцо и записка: "Я так и знал, сука, что ты трахаешься с хирургом".Два часа назад, когда на каталке в ординаторской над Ульяной пыхтелИгорь Петрович, туда зашел ее муж. Теперь бывший.Владелец небольшого коммерческого предприятия по распространениюпечатной продукции Виктор Иванченко очнулся в темном холодном подъезде.На нем была заляпанная чем-то неприятным майка, коротковатые брюки,носки и тапочки. Все, кроме носков, было чужое. Рядом валялсязаиндевевший букет, с которым Виктор, как он помнил, приезжал в гости кновой знакомой Людочке. Сначала пили шампанское и целовались, потомконьяк, а потом Людочка принесла с кухни странно мутноватую водку."Клофелин", — вздохнул Виктор, поднялся с холодного кафеля, отряхнулся ипобрел искать ближайшее отделение милиции.Младший менеджер по продажам оборудования для бань и финских саун ИльяИгнатов пришел в себя после корпоративной вечеринки непосредственно впроцессе орального соития. Повращав глазами, он понял, что вокруг темно,что его голова находится между довольно толстых женских бедер, и чтооткуда-то издалека до него доносятся стоны, производимые до болизнакомым басовитым женским голосом. Илья на секунду оторвался от своегозанятия, поднял голову и уставился мутным глазом в сторону источниказвука. "Не останавливайся", — пропыхтела руководитель отдела продажЗинаида Петровна Цыц. Илья горько вздохнул и продолжил.Подполковник милиции Олег Викторович Лосик не проснулся вообще. Потомучто он умер. Потому что он лежал лицом вниз в сугробе на подотчетном емубульваре, сугроб был красный от крови. Потому что бывший спортсмен, аныне безработный Иван Степченко, выпив в одиночку три бутылки водки,решил поиграть в Купидона, залез на березу и долго поджидал, в кого быпальнуть стрелой Амура. Первые два выстрела пришлись в молоко, ипенсионер Геннадий Михайлович Петров вместе со своей собакой Дружкомостались живы. А вот в Олега Викторовича, Иван попал. Мастера спорта пострельбе три раза подряд из именного спортивного лука не промахиваются.Преподаватель русского языка и литературы в средней школе №1214 городаМосквы Яков Петрович Смоляков, вытирая с лица густо лившиеся слезы,стоял на табуретке в коридоре и доставал с антресолей накопленные загоды жизни деньги в американской валюте. Борода преподавателя промокла иприлипала к галстуку, пузо свешивалось между подтяжек, угрожаяперевесить и привести Якова Петровича к падению. "Давай, давай,раскошеливайся, а то в милицию пойду, скажу, что изнасиловал", -подбадривала пожилого человека снизу бойкая и не по годам развитая врайоне груди десятиклассница Ира Ильина, застегивая блузку.По улицам носились редкие заблудшие машины. В коммерческой палатке снадписью "24 часа" дремала, уткнувшись лицом в прилавок продавщица. Водворах вяло лаяли блохастые собаки. Первые дворники, лениво потягиваясьи поправляя меховые шапки-ушанки выходили из подсобок,свежеопохмелившись. С легкими хлопками отключались фонари. Ветер, вожидании прохожих, которым можно продуть шею, от делать нечего гонялтуда-сюда пакетики из-под сухариков, использованные презервативы иэтикетки от пивных бутылок. С неба сыпался удивленный снег. Занималасьзаря самого страшного дня в году – Дня после Дня Святого Валентина.susel-times

На практикуме в сельхозинституте группа на лабораторной работе производит "слияние быка с коровой". Все уже взрослые, 4-ый курс, у многих семьи... Студенты отсылают cтаренького преподавателя в буфет пить кофе и обещают справиться сами, а к концу пары сдадут тетрадки, да и дело с концом... К концу пары приходит из буфета преподаватель и видит:бык мертвый, корова еле дышит, язык вывалила до пола... Он спрашивает у студентов:"Вы что наделали? Это ж подотчетные животные! Что вы с ними вытворяли?" И тут один двоечник ему и отвечает:"Иван Иваныч, пока они корову на спину укладывали -— бык со смеху помер..."