Ну что у вас, студент? Коньяк Ооо Коньяк это хорошо! Не-ет Коньяк это "отлично"!

Экзамен. Все уже с билетами. Сидят. Явно переволновавшийся студент:— А писло чесать?Препод:— Чешите, если поможет. .

Что больше всего объединяет студентов военных кафедр иофицеров-преподавателей? То, что и те и другие одинаково косят от службыв строевых частях!

Отличительная особенность мозга студента: "Не знал, но вспомнил!"

Было это в ВоенМехе, том что в Ленинграде, а точнее в общежитии этогоинститута в конце 80-х. Ситуация: конец декабря, только прошла зачетнаянеделя, впереди сама сессия, т.е. экзамены. Все, особенно первый курс,для них это вообще первая сессия, волнуются. А один кадр, назовем егоПетя, так и достал всех: как начерталку сдать? как потом сопромат? както? как се? Ну добрые люди и посоветовали, ты положи, говорят "зачетку"под елку в новогоднюю ночь и все само разрешится. Петя так и сделал.Как погуляли в новогоднюю ночь — история умалчивает. Только, через парудней собрался Петя на экзамен, прихватив зачетку. Пришел, преподу отдал,препод сидит, пока студенты готовятся, зачетки листает. И вдруг сквозьсмех зовет Петю за комментариями со словами: "У вас же все сдано". Петяподходит, берет зачетку и видит. Начерталка — отлично, химия -отлично, итак все предметы, Сопромат (это уже на 3-м курсе) — отлично, короче всеу него зачтено, все на отлично до 6-го курса, даже диплом уже сдал наотлично, на работу рекомендован в лучшее НИИ и (!) везде подпись:ДЕД МОРОЗ, ДЕД МОРОЗ, ДЕД МОРОЗ...ВоенМех, привет.

Неудачная шутка."Бытие определяет сознание" — сказал очень умный классик. При этом, я быдобавил — деградация бытия ведет к деградации сознания. Отнюдь не наоборот.Вряд ли можно представить уголовника, попавшего в интеллигентскую средуи пишущего диссертацию "О правовом беспределе в России". Скорее наоборот,профессор-лингвист, попав на зону, "заботает по фене".В восемьдесят каком-то затертом году мы заканчивали институт.Наступало лето, а вместе с ним долгожданные военные сборы. Долгожданныедля офицеров кафедры, которые получали возможность "отвязаться" за несколько летстуденческого пофигизма. В те долгие 90 дней втиснулись 4 года военной кафедры.Для тех, кто не понимает, поясняю — после сборов сдавали экзамены с присвоениемзвания "лейтенант". Те, кто по той или иной причине не сдавал, автоматомгремели на 2 года службы рядовым СА. Поэтому любые отклонения от уставарасценивались как добровольная явка в военкомат с "сидором" за плечами.Непривыкшие ходить строем студенты, попав в новую среду, стремительно тупели.Быстрее всех с катушек слетали отличники. Привычка осмысливать свои действияразбивалась о гранитную фразу: "Хотите еще два года послужить?"А еще на сборах хотелось... нет, не есть... а жрать. Безумно и непрерывно.Больше всех от неудовлетворенного чувства голода страдали худые. Они вообще, как язаметил, очень прожорливые. У меня был однокашник, с которым мы ладили все 5 летобучения. На расстоянии ладили. Были у него некие черты характера, которыене позволяли мне зачислить его хотя бы в разряд приятелей. Он... как бы этопомягче... несколько невоздержан на язык. Говорил не там где надо... и не тому,кому можно это слышать. Он потом извинялся, но было неприятно. Звали егоЮра Захаров (изменено). Он был худой и невысокий, как велосипед "Орленок".Произошла эта история именно с ним. Столь долгое вступление, лишь для того,чтобы показать, что речь идет не о законченном кретине, а об отличнике и вообщенеглупом человеке, попавшем в чуждую среду.В солдатской столовой были в ходу алюминиевые ложки. Самые примитивныеложки, распространенные по всему гражданскому общепиту. Они практически не мылисьи подавались дежурными с засохшими остатками пищи еще основателей этой воинскойчасти. По примеру служивших в армии студентов, я забрал из столовой ложкуи хорошенечко отдраив, пользовался только ей. Забирал после еды и соответственноприносил, аккуратно доставая из внутреннего кармана. Однажды после обеда Юрчикприжал меня в углу и, строго глядя в глаза, спросил:— Я давно за тобой наблюдаю. Зачем ты воруешь ложки в столовой?Я опешил. Очевидно, он видел, как я прячу ложку после еды, но никогда не видел,как я ее достаю. Ничего умного мне в голову не пришло на тот момент, поэтомуя промямлил что-то вроде:— Да это так... игра у нас.Юрчик начал меня преследовать. Под его пытливым взглядом я прятал ложку в карман,а после он подходил ко мне и, настойчиво сверля взглядом, бубнил:— Скажи, для чего тебе ложки. Я ведь не отстану. Иначе заложу.Последняя фраза решила судьбу этой, в общем-то недоброй шутки. Я отвел Юру за уголи, демонстративно оглядываясь, зашептал на ухо:— Ты знаешь, что у Васьки сестра работает в городской столовке?Я не знал, есть ли у нашего Васьки сестра, но все, включая Юрчика, знали,что он местный и родни у него здесь навалом. Я изложил версию, согласно которойработавшая в курортном городке, где мы служили, Васькина сестра предложилаобмен. Поскольку отдыхающие разворовывают ложки в ее столовой..., а она материальноответственная..., в общем, меняет она нам уворованные из части ложки на сметануи колбасу. Вступительный взнос в преступное сообщество — пятьдесят ложек. ЕслиЮрчик не против, то по мере внесения вступительного взноса он становитсяполноправным пайщиком. Этот бред подтверждался в Юрчиковых глазах тем, что иногдас группой единомышленников после отбоя мы устраивали в казарме обжираловку,скидывая в общий котел купленное днем в солдатской чайной и присланное из дома.Юрчик "загорелся". Сглатывая слюну, он складывал и умножал. Он делил ложкина колбасу и переводил в сметану, попутно уточняя у меня тарифы.После ужина Юрчик приволок штук десять ложек. В отместку я заставилих вымыть, заявив, что посуда принимается только в чистом виде. А рабочую частьнужно оттереть наждаком. Чтобы не было видно следов от солдатских укусов.На приемку ложек я привлек еще человек пять, потому что одному было скучно.Мы принимали их у Юрчика и возвращали в столовую отдраенными и блестящими.А по вечерам, в свободное время, в кустах у забора можно было видеть Юрчика,склонившегося над очередной партией товара, старательно наяривавшего наждаком.Когда в столовой, рассчитанной на 200 человек, была надраена четвертьот общего количества ложек, Юрчик пришел за расчетом. Каждая шутка чего-тостоит. Кому-то нервов, кому-то денег. Наша шутка обошлась граммовв 400 колбасы из чайной, которую Юрчик заточил в одиночестве на своем рабочемместе у забора. Для нас это была большая потеря, потому что с деньгами делаобстояли неважно. Шутку решили прекращать. На однообразную позу драившеголожки Юрчика за неделю насмотрелись кто хотел. Умственные способности оценили.А за свой счет приводить в порядок имущество ненавистной столовой не очень-тои хотелось. Мне как инициатору акции было поручено доложить о ее прекращении.Юрчик долго не понимал, что происходит и никак не мог поверить, что потребностипровинциальной столовой удовлетворены. Он получил первую оплату и хотел еще.Бедняга смотрел на меня голодными печальными глазами и умолял принять хотя бывечернюю партию ложек. Моя слабость обошлась акционерам в банку сметаны.Мы начали скрываться от Юрчика. Но увидев любого из нас, он бежал черезплац, хватая за рукава, требовал забрать очередную партию. Мы говорили, что этобыла шутка, но он не верил. Становилось тревожно. Нормальным такое поведениеможно было назвать с большой натяжкой. Даже с поправкой на армию.Мы собрали Большой совет. Пригласили нашего корефана Бориса из отслужившихстудентов, который выполнял функции зам. комвзвода. До того, как его сталивеличать "товарищ сержант", пять лет мы его звали просто Боб. Он был старшенас, и хотя бы в силу этого чуток умнее. Боб сказал: "Решим". И мы успокоились.После обеда Боб устроил построение. Вялые курсанты, с трудом исполняя команду"становись", засыпали в строю.— Курсант Захаров, выйти из строя!Юрчик сделал несколько шагов и развернулся к взводу.— Сапоги к осмотру!Команда повергла Юрчика в траур.— Боря, а может не надо? — развернулся Юрчик к сержанту.Боб взревел. Юрчик засуетился и начал стаскивать сапог.— Переверни!Юрчик еще раз тоскливо взглянул на Боба и перевернул сапог. Посыпались ложки.В строю оживились. Ложки в сапоге вызывали недоумение и народ, толкая локтямидруг друга, просыпался.— Второй сапог, — скомандовал неумолимый Боб.Опять зазвенели ложки. В строю откровенно веселились.— Пилотку к осмотру!Выпало еще пара ложек.— Надеть сапоги. Ложки в столовую. Бе-е-егом!Юрчик под недоуменные смешки собрал ложки и убежал в столовую.— Еще раз увижу, — продолжал Боб, когда он вернулся, — зубами плющить заставлю.Все ясно?Юрчик закивал. Мы успокоились. Неудачная шутка закончилась. Никто не пострадал.А вечером следующего дня, возле умывальника ко мне подошел Юрчик. Глазаего светились тайной, лицо было загадочно. Руки он держал за спиной.— Я все понял, — прошептал он, оглядываясь по сторонам: — Нас предали.Но я буду молчать.Похоже, в первый раз в жизни он говорил искренне.— За мной следят, и я не смог взять ни одной ложки.Я облегченно вздохнул.— Но теперь я богат, — голос стал торжественным, — Это меньше чем за килограммколбасы не отдавай.Глаза Юрчика озарились светом, и счастливая улыбка разодрала губы. Он еще разоглянулся и вынул руки из-за спины. Я ахнул. Юрчик протягивал мне начищенныйдо блеска здоровенный полковой половник.Михаил.